Евгений, Вы сегодня очень популярный артист. Фильмы с Вашим участием то и дело появляются на разных каналах. Вы снимаетесь в рекламе. Вы прекрасно двигаетесь, танцуете. Откуда такая универсальность? Давайте мысленно вернемся в Ваши школьные годы…
— Точные науки меня мало интересовали. Я не очень быстро запоминал математические формулы, и в этом смысле мои амбиции свелись к нулю.
Правда, в какой-то момент я увлекся геометрией. Она восхищала меня логичностью своих построений. И те науки, где логика была инструментом для решения задач, производили на меня приятное впечатление. Но как только требовались конкретные знания, требующие зубрежки, я терял интерес и переставал участвовать в процессе учебы.
— Много ли проблем Вы доставляли родителям?
— Я рос абсолютно бесконфликтным ребенком. Конфликтовать стал теперь. И стараюсь в себе это качество развивать. Если ты споришь — значит, у тебя есть свое мнение, которое ты готов отстаивать.
А раньше к спорам был совершенно безразличен.
— Вас ставили в пример, или наоборот Вы служили образчиком непослушания?
— Чем старше я становился, тем больше мне нравилась учеба и тем сильнее я начинал уважать учителей. И уже после окончания школы я как-то зашел засвидетельствовать почтение прекрасным педагогам.
Пришел к Евгению Семеновичу, учителю литературы, повидаться. Поговорили с ним на большой перемене, и тут на нас налетел какой-то явно записной хулиган из класса. Евгений Семенович подхватил его уверенным и привычным движением за шкирку и, грустно улыбаясь, сказал: «Думаешь, ты балуешься? Нет, друг. Вот этот человек перед тобой, вот он — да, баловался».
— Были ли забавные клички или прозвища?
— Только производные от фамилии.
— Чего Вам не разрешалось?
— Мама с папой внушали мне такую истину: нельзя обманывать. Ни при каких обстоятельствах! Все остальное было разрешено. Меня воспитывали не строго. Впрочем, однажды папа, который обычно ничего мне не запрещал, хотя имел на меня безграничное влияние, увидел меня на мотоцикле и сказал: мол, еще раз сядешь -ноги оторву. С тех пор я на мотоцикл и не садился. Я хотел быть похожим на отца. Любил находиться в компании родителей. А когда был со своими сверстниками, утрированно подражал манерам поведения папы.
— Чем Вы увлекались, когда были школьником?
— Коллекционировал солдатиков. Тогда не было конструкторов, вернее, их было мало, и если покупали один, то берегли как зеницу ока. Поэтому мы с моим другом Денисом Даниловым, с которым жили на одной лестничной клетке, из спичечных коробков, купленных на деньги, которые нам давали на мороженое, на газированную воду с сиропом или на общественный транспорт, строили огромные замки. Склеивали, резали сложносочиненные конструкции.
Нынешним детям я страшно завидую. И когда я с детьми прихожу в магазин, происходит сценка из моего детства — с точностью до наоборот. Мальчишкой я дергал маму за руку: купи мне то, это… А теперь дети готовы сваливать, а я стою, трогаю, рассматриваю.
— Переходный возраст — сложное время и для взрослых, и для подростка. Вы как переживали взросление?
— До переходного возраста я доставлял родителям больше проблем: так себе внимание, так себе желания. А когда все становятся неприятными и прыщавы ми подростками с гипертрофированным духом противоречия относительно взрослых, я вырос.
— Как рано проявился Ваш артистизм?
— В моей семье зачатки актерских способностей поддерживали прежде всего из желания внушить мне чувство уверенности в себе.
Бабушка по линии мамы, Алла Цабель, меня бесконечно любила и баловала. Она считала, что человека обязательно надо хвалить, тогда он сможет добиться большего. Бабушка, как и мама, тоже была балериной. И при этом они с моей мамой и тетей ни за какие коврижки не хотели, чтобы я стал балетным танцовщиком.
Теперь бабушки давно нет, я нашел ее мемуары, написанные еще в 70-е годы, издал их. Она описала свой путь: как из Петербурга, из генеральских квартир рядом с казармами полка ее отца, где они жили с детства, прошла испытания революцией, НЭПом, голодом, войной. В мемуары вошло огромное количество документов, фотографий, писем. Это — зеркало времени. Книга называется «Моя жизнь». Это пока единственное мое достижение, которым я по-настоящему горжусь и хвастаюсь. В остальном у меня много претензий к себе.
— Ваша мама — артистка балета. Наверняка с детства она брала Вас с собой. Какие впечатления остались от закулисья?
— В 10 утра я был с мамой на утреннем «классе», потом на репетиции, потом на спектакле. Я даже в нескольких спектаклях вышел на сцену. С тех пор я очень люблю балет…
— Ваш отец был переводчиком-синхронистом, и ему довелось работать с переводом фильмов. Посмотреть хороший фильм в 70-е и даже 80-е было большой роскошью. Какие фильмы смотрели Вы, и какие из них Вам запомнились?
— К сожалению, я тогда был очень маленьким, на просмотры меня брали крайне редко. Смотрел энное количество раз «Однажды в Америке», «Человек со шрамом» и «Касабланку». И английские версии, и папин перевод знаю наизусть. Но тогда почему-то это мало меня трогало. Хотя наверняка именно тогда и упали первые ростки в мое сознание. Я очень люблю старые фильмы, хотя в чем-то они наивные. Там уровень человеческих взаимоотношений в совершенно другой плоскости, чем теперь, там более пронзительные чувства.
Сейчас-то ментальность изменилась. Причем не в лучшую сторону.
— Когда Вы ощутили себя любимчиком женщин?
— А с чего Вы взяли, что я это ощутил? Я этого еще не понял. И, видимо, мне предстоит это для себя открыть.
— Вы влюбчивы?
— Я скуп на откровенности. Так что оставлю ответ при себе.
беседовала Наталия Юнгвальд-Хилькевич